Автор: Джеймс Кирчик — глобальный репортёр Axel Springer, автор книги «Конец Европы: диктаторы, демагоги и надвигающийся тёмный век».
Во времена холодной войны существовало надёжное эмпирическое правило: если в названии какой-либо организации присутствовало слово «мир», то с высокой вероятностью она либо являлась официальным органом Советского Союза, либо служила его прикрытием. Истоки этого феномена восходят к «Всемирному конгрессу деятелей культуры в защиту мира», состоявшемуся в 1948 году во Вроцлаве (Польша). Конгресс был организован при поддержке СССР и его марионеточного польского режима и прошёл всего через два месяца после того, как Советский Союз начал блокаду Берлина, продолжавшуюся почти год.
В конференции приняли участие известные представители западной интеллектуальной элиты — французский культурный критик Жюльен Бенда, немецкий драматург Бертольт Брехт, американский писатель Ховард Фаст. С трибуны звучали панегирики в адрес Советского Союза и других «прогрессивных сил» как борцов за мир, тогда как страны Запада клеймились как «поджигатели войны».
В 1949 году — в том самом году, когда СССР провёл своё первое ядерное испытание, — в Париже был создан «Всемирный комитет сторонников мира», а в Нью-Йорке, в символическом «оплоте пролетариата» — отеле Waldorf-Astoria, — прошла «Культурная и научная конференция за мир во всём мире».
«Наша страна, Советский Союз, выступает за мир и дружбу между народами», — заявил тогда Александр Фадеев, председатель Союза писателей СССР. Это утверждение находилось в прямом противоречии с насильственными действиями Москвы, направленными на закрепление её господства в Центральной и Восточной Европе.
Провозгласив себя «сторонниками мира», Советский Союз и его симпатизанты на Западе выстроили циничную логическую конструкцию: любой, кто выступал против них, автоматически оказывался сторонником войны. В конце концов, кто — и какая страна — может быть против столь благородного понятия, как мир? Эта языковая подмена использовалась для того, чтобы скрыть куда более тяжёлые и осязаемые преступления: провозглашая любовь к «миру», СССР прибегал к насилию — или угрозе его применения — для захвата территорий и подчинения целых народов.
Сегодня Россия следует тому же сценарию, выдвигая «мирные» предложения, которые практически полностью совпадают с односторонними требованиями, выдвинутыми Владимиром Путиным ещё до начала полномасштабного вторжения в 2022 году. Тем не менее администрация Дональда Трампа использовала эти предложения в качестве отправной точки собственного плана сделки и оказывает давление на Украину, требуя их принять.
В этом контексте особенно поучительна история прежних московских «мирных» кампаний. Ни одна организация не играла в них столь заметной роли, как Всемирный совет мира, основанный в Париже в 1949 году. Самой громкой его инициативой стало «Стокгольмское воззвание» с призывом запретить ядерное оружие. Совет утверждал, что под петицией подписались 600 миллионов человек по всему миру — число, которое, по-видимому, включало каждого взрослого жителя Советского Союза.
Осознав очевидное, Франция в 1951 году выслала Всемирный совет мира как иностранную организацию, находящуюся под контролем коммунистов. Совет перебрался в советскую зону оккупации Вены, где министр внутренних дел Австрии жаловался, что эта структура «не имеет никакого отношения к миру». Исчерпав терпение и там, кочующие «борцы за мир» в итоге осели в нейтральной Финляндии, где Всемирный совет мира и оставался до самого конца противостояния Востока и Запада.
После Второй мировой войны — самой разрушительной войны в истории человечества — миллионы людей были готовы присоединиться к этому советскому крестовому походу за «мир». В 1950–60-е годы по всему миру возникали организации под вывеской «мира», которые повторяли одни и те же лозунги: они осуждали военные учения НАТО как «разжигание войны» и одновременно изворачивались, оправдывая советские вторжения в суверенные государства как «миротворчество».
В Соединённых Штатах действовали Американская лига за мир и демократию, Американский крестовый поход за мир, Американская мобилизация за мир, Национальный комитет за победу мира и десятки других «мирных» организаций, чья риторика была неотличима от заявлений советского МИДа. Хотя многие из их участников были коммунистами или попутчиками, немало среди них было и искренних, пусть и доверчивых, идеалистов.
Тем, кто указывал на лицемерие империи, созданной и управляемой грубой военной силой и при этом бесконечно говорящей о «мире», у советской стороны и её западных сторонников был готов ответ. Один из ключевых постулатов марксизма утверждает, что капитализм неизбежно ведёт к империализму и войнам. Следовательно, уничтожение капитализма — единственный путь к прочному миру. Поддержка вооружённых революционных движений в некоммунистических странах (как это делал СССР от Никарагуа до Анголы) или вторжения в «сбившиеся с пути» коммунистические государства (Чехословакия, Венгрия) рассматривались лишь как средство упреждающего обеспечения мира — своего рода превентивная война.
Это противоречие было даже невольно признано коммунистической венгерской газетой, допустившей откровенность:
«Мы не можем терпеть в мирном движении никаких проявлений вредного пацифизма».
В 1954 году Министерство обороны СССР изложило эту логику ещё откровеннее:
«Ведя борьбу за мир, коммунисты, однако, не являются пацифистами, которые подписывают воззвания и ограничиваются пропагандой мира. Они считают, что для устранения неизбежности войн необходимо уничтожить империализм… Буржуазно-пацифистское отношение к войне, подчёркивающее “ужасы” войны и внушающее ненависть ко всем войнам, нам чуждо. Коммунисты выступают против империалистических войн как контрреволюционных, но поддерживают освободительные, антиимпериалистические, революционные войны».
Такое откровенное лицемерие хорошо знакомо каждому, кто читал роман Джорджа Оруэлла «1984», где формула «война — это мир» служит образцом тоталитарного новояза. Коммунисты и их попутчики получили чёткие инструкции: каждое военное действие СССР оправдывалось как «антиимпериалистическое», тогда как любое военное действие Запада объявлялось «империалистическим». Именно такая готовность к умственным кульбитам позволила Советскому Союзу и его сторонникам на Западе за три года пройти путь от осуждения нацистской Германии как воплощения фашизма к подписанию пакта о ненападении с Берлином, а затем — к войне против него.
Не случайно «мирное наступление» началось в первые годы холодной войны, когда у СССР ещё не было ядерного сдерживания. Следующий масштабный виток борьбы за «мир» пришёлся на начало 1980-х, когда к власти в США пришёл Рональд Рейган, решительно настроенный не сосуществовать с коммунизмом, а победить его.
Полем битвы стала Западная Европа, где разгорелись споры о размещении американских ракет средней дальности Pershing-2 в ответ на ранее развёрнутые советские SS-20. В 1983 году The New York Times писала, что правительства Дании и Швейцарии «разоблачили попытки мнимых советских дипломатов, на деле офицеров КГБ, повлиять на группы, выступающие против размещения ракет, или подкупить их».
Наиболее ожесточённая дискуссия развернулась в Германии. Западногерманская партия «Зелёных» обвинила коммунистов в захвате инициативы по организации крупной демонстрации против Рейгана и НАТО во время саммита в Бонне. Результаты этого влияния были очевидны: итоговая резолюция осуждала американскую внешнюю политику, но умалчивала о советском вторжении в Афганистан и введении военного положения в Польше. Молчаливое одобрение политики Москвы проявлялось и в лозунге движения против «Першингов»: «Никаких новых ракет в Европе» — с подчёркнутым акцентом на слове «новых».
Многолетняя эксплуатация базового человеческого стремления к миру наглядно показывает, что это слово может означать совершенно разные вещи. В свободных обществах «мир» — это просто отсутствие войны. Для людей в Кремле «мир» — понятие субъективное, означающее всё, что позволяет им достигать своих целей без необходимости применять силу напрямую.
Как писал советский диссидент Владимир Буковский в 1982 году:
«Вероятно, с самого начала большевистские идеологи понимали, каким мощным оружием для них станет всеобщее стремление к миру — насколько доверчивыми и иррациональными могут быть люди, когда им дают хоть малейший повод поверить, что мир уже близок».
Холодная война давно закончилась, но последние события показывают: уязвимость доверчивых и иррациональных людей к российскому обману никуда не исчезла.
Президент Дональд Трамп часто называет себя «президентом мира», и его администрация недавно предприняла два шага, чтобы институционализировать это самоопределение. Во-первых, Госдепартамент объявил, что Институт мира США будет переименован в Институт мира Дональда Дж. Трампа — чтобы «отразить величайшего переговорщика в истории нашей страны». Во-вторых, была опубликована новая Стратегия национальной безопасности, которая подчёркивает миротворческие заслуги Трампа, но при этом демонстрирует тревожно близкое к российскому понимание самого слова «мир».
Прежде всего документ больше не называет Россию угрозой. Это резко противоречит позиции первой администрации Трампа, которая в стратегии 2017 года утверждала, что Россия стремится сформировать мир, враждебный ценностям и интересам США, ослабить американское влияние и расколоть союзников.
Новая стратегия призывает «положить конец восприятию и предотвратить реальность НАТО как постоянно расширяющегося альянса», фактически завершая 35 лет двухпартийной поддержки расширения Североатлантического союза. Кроме того, в документе ответственность за отсутствие мира на Украине возлагается не на агрессора, а на демократических союзников США.
Да, говорится в стратегии, «большинство европейцев хочет мира». Но какого именно мира? Опрос французского журнала показал: 80% европейцев не верят, что Россия действительно хочет мира, а 61% выступают за сохранение или усиление поддержки Украины. Европейские лидеры подчёркивают: любой «мир», не подкреплённый надёжными гарантиями безопасности для Украины, будет лишь временной передышкой до новой агрессии.
Именно в этом контексте следует рассматривать события последних недель, связанные с очередным «мирным планом» администрации Трампа. 20 ноября в СМИ утёк 28-пунктный план, якобы подготовленный Стивом Уиткоффом — нью-йоркским девелопером и партнёром Трампа по гольфу — при участии госсекретаря Марко Рубио и Джареда Кушнера. План удовлетворял ключевые требования России и нарушал несколько принципиальных красных линий Украины.
В обмен на прекращение боевых действий Россия получала бы больше территорий, чем она реально захватила; Украине навсегда запрещалось вступать в НАТО; вводился потолок численности украинской армии; исключалось размещение войск НАТО на её территории; размораживались миллиарды долларов российских активов; а главное — снимались экономические санкции, действующие с аннексии Крыма в 2014 году. Взамен Украина получала лишь расплывчатые обещания безопасности.
Впечатление, что Уиткофф оказался под влиянием российского понимания «мира», усилилось после утечки стенограммы его телефонного разговора от 14 октября с Юрием Ушаковым. «Российская Федерация всегда хотела мирного соглашения», — сказал Уиткофф, говоря о стране, которая без всякой провокации вторглась к соседу 11 лет назад. Он также предложил, чтобы Путин позвонил Трампу перед встречей Трампа с Владимиром Зеленским.
После двухчасового разговора Трампа с Путиным США отказались продавать Украине ракеты Tomahawk и начали давить на Зеленского, требуя уступок по территориям, которые Россия даже не контролирует. Через два дня Путин публично защитил Уиткоффа, назвав его «умным человеком». Как и слово «мир», слово «умный», по-видимому, означает в российском контексте нечто иное.
То, что Уиткофф может быть человеком, принимающим слова диктатора за чистую монету, стало очевидно ещё в начале его работы в администрации. В интервью Такеру Карлсону в марте прошлого года Уиткофф рассказал о встрече с Путиным, на которой обсуждались параметры возможного соглашения о прекращении войны. Уиткоффу удалось договориться о 30-дневной приостановке российских атак на украинские энергетические объекты — договорённость, которую Путин официально оформил по телефону с Трампом шесть дней спустя.
«С его стороны было великодушно принять меня, встретиться со мной», — сказал Уиткофф Карлсону о российском президенте, которого он похвалил за «честность», несмотря на то что ему пришлось ждать восемь часов.
К сожалению, стенограммы этих разговоров не существует, но даже если бы она была, на неё нельзя было бы полагаться: Уиткофф, вопреки всем дипломатическим протоколам и элементарному здравому смыслу, отказался взять с собой переводчика Госдепартамента.
«Это тот тип связи, который мы смогли восстановить благодаря, кстати говоря, такому простому слову, как “коммуникация” — хотя многие считают, что мне не следовало этого делать, потому что Путин — плохой парень», — объяснял Уиткофф позже. «Я не считаю Путина плохим человеком».
Как и президент, которому он служит, Уиткофф демонстрирует слепую веру в сам акт разговора с противником. Проблема не в дипломатии как таковой — проблема в разговорах ради самих разговоров. Показательный пример: та самая 30-дневная пауза в атаках на энергетическую инфраструктуру? Россия нарушила её десятки раз. Таков оказался «честный» Путин.
Сегодня Всемирный совет мира практически исчез, но его миссия, методы и риторика живы. Как и в годы холодной войны, разговоры Кремля о «мире» служат одной цели — ослабить Запад и облегчить дальнейшую российскую агрессию и экспансию.
Тогда, как и сейчас, принять «мир» на условиях Москвы означает позволить России делать всё, что она захочет.
Статья, размещенная на этом сайте, является переводом оригинальной публикации с Politico. Мы стремимся сохранить точность и достоверность содержания, однако перевод может содержать интерпретации, отличающиеся от первоначального текста. Оригинальная статья является собственностью Politico и защищена авторскими правами.
Briefly не претендует на авторство оригинального материала и предоставляет перевод исключительно в информационных целях для русскоязычной аудитории. Если у вас есть вопросы или замечания по поводу содержания, пожалуйста, обращайтесь к нам или к правообладателю Politico.
