Александер Стубб — президент Финляндии и автор готовящейся к изданию книги «Треугольник власти: как сбалансировать новый мировой порядок».
За последние четыре года мир изменился сильнее, чем за предыдущие тридцать. Наши новостные ленты переполнены конфликтами и трагедиями. Россия бомбит Украину, на Ближнем Востоке кипит напряжённость, в Африке идут войны. По мере того как число конфликтов растёт, демократии, похоже, приходят в упадок. Эпоха после окончания холодной войны завершилась. Несмотря на надежды, возникшие после падения Берлинской стены, мир не объединился в принятии демократии и рыночного капитализма. Более того, силы, которые должны были объединить мир — торговля, энергетика, технологии и информация, — теперь разъединяют его.
Мы живём в новом мире беспорядка. Либеральный, основанный на правилах порядок, сложившийся после окончания Второй мировой войны, умирает. Многостороннее сотрудничество уступает место многополярной конкуренции. Конъюнктурные сделки, похоже, важнее защиты международных норм. Конкуренция великих держав возвращается: соперничество между Китаем и Соединёнными Штатами задаёт рамки геополитики. Но это не единственная сила, формирующая мировой порядок. Возникают новые державы среднего уровня — Бразилия, Индия, Мексика, Нигерия, Саудовская Аравия, Южная Африка и Турция. Они стали игроками, меняющими правила игры. Вместе они обладают экономическими возможностями и геополитическим весом, достаточными для того, чтобы склонить мировой порядок либо в сторону большей стабильности, либо в сторону ещё большей нестабильности. У них также есть основания требовать перемен: послевоенная многосторонняя система так и не была реформирована таким образом, чтобы адекватно отразить их положение в мире и предоставить им ту роль, которую они заслуживают.
Формируется трёхстороннее соперничество между тем, что я называю глобальным Западом, глобальным Востоком и глобальным Югом. Выбирая либо укрепление многосторонней системы, либо движение к многополярности, глобальный Юг будет определять, будет ли геополитика в следующей эпохе склоняться к сотрудничеству, фрагментации или доминированию.
Ближайшие пять–десять лет, вероятно, определят мировой порядок на десятилетия вперёд. Однажды установившись, порядок, как правило, сохраняется долго. После Первой мировой войны новый порядок просуществовал два десятилетия. Следующий порядок, возникший после Второй мировой войны, продержался четыре десятилетия. Сейчас, спустя 30 лет после окончания холодной войны, снова возникает нечто новое. Это последний шанс для западных стран убедить остальной мир в своей способности к диалогу, а не к монологу; к последовательности, а не к двойным стандартам; к сотрудничеству, а не к доминированию. Если страны откажутся от сотрудничества в пользу конкуренции, мир окажется ещё более конфликтным.
У каждого государства есть своя субъектность, даже у такого небольшого, как моя страна, Финляндия. Главное — попытаться максимально усилить своё влияние и, используя имеющиеся инструменты, добиваться решений. Для меня это означает делать всё возможное, чтобы сохранить либеральный мировой порядок, даже если эта система сейчас не в моде. Международные институты и нормы обеспечивают основу для глобального сотрудничества. Их необходимо обновлять и реформировать, чтобы они лучше отражали растущую экономическую и политическую мощь глобального Юга и глобального Востока. Западные лидеры давно говорят о необходимости реформировать многосторонние институты, такие как Организация Объединённых Наций. Сейчас мы должны перейти от слов к делу, начав с перераспределения власти в ООН и других международных институтах — Всемирной торговой организации, Международном валютном фонде и Всемирном банке. Без таких изменений существующая многосторонняя система рухнет. Эта система несовершенна; ей присущи внутренние недостатки, и она никогда не сможет точно отражать окружающий мир. Но альтернативы гораздо хуже: сферы влияния, хаос и беспорядок.
ИСТОРИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ
Я начал изучать политологию и международные отношения в Университете Фурмана в Соединённых Штатах в 1989 году. Осенью того года пала Берлинская стена. Вскоре после этого Германия объединилась, Центральная и Восточная Европа освободились от оков коммунизма, и то, что прежде было биполярным миром — коммунистический, авторитарный Советский Союз против капиталистических, демократических Соединённых Штатов, — стало однополярным. США превратились в неоспоримую сверхдержаву. Либеральный международный порядок, казалось, победил.
Тогда я был в восторге. Мне, как и многим другим, казалось, что мы стоим на пороге более светлой эпохи. Политолог Фрэнсис Фукуяма назвал этот момент «концом истории», и я был далеко не единственным, кто верил в неизбежный триумф либерализма. Предполагалось, что большинство национальных государств неизбежно повернут к демократии, рыночному капитализму и свободе. Глобализация должна была привести к экономической взаимозависимости. Старые разделения исчезнут, и мир станет единым. Даже в конце десятилетия, когда я защищал докторскую диссертацию по европейской интеграции в Лондонской школе экономики, это будущее всё ещё казалось неизбежным.
Но это будущее так и не наступило. Однополярный момент оказался недолговечным. После терактов 11 сентября 2001 года Запад отвернулся от базовых ценностей, которые, как утверждалось, он отстаивал. Его приверженность международному праву была поставлена под сомнение. Вмешательства под руководством США в Афганистан и Ирак провалились. Мировой финансовый кризис 2008 года нанёс серьёзный удар по репутации западной экономической модели, основанной на глобальных рынках. Соединённые Штаты больше не были единственными движущими силами мировой политики. Китай стал сверхдержавой благодаря стремительному росту производства, экспорта и экономики, и его соперничество с США с тех пор стало доминировать в геополитике. Последнее десятилетие сопровождалось дальнейшим ослаблением многосторонних институтов, ростом подозрительности и трений вокруг свободной торговли, а также усилением конкуренции в сфере технологий.
Полномасштабная агрессивная война России на Украине в феврале 2022 года нанесла очередной тяжёлый удар по старому порядку. Это стало одним из наиболее вопиющих нарушений системы, основанной на правилах, со времён окончания Второй мировой войны и, безусловно, худшим для Европы. Тот факт, что виновником оказался постоянный член Совета Безопасности ООН, созданного для поддержания мира, делает ситуацию ещё более обвиняющей. Государства, которые должны были поддерживать систему, привели её к краху.
МНОГОСТОРОННОСТЬ ИЛИ МНОГОПОЛЯРНОСТЬ
Тем не менее международный порядок никуда не исчез. На его обломках он смещается от многосторонности (мультилатерализма) к многополярности. Многосторонность — это система глобального сотрудничества, основанная на международных институтах и общих правилах. Её ключевые принципы в равной степени применимы ко всем странам, независимо от их размера.
Многополярность же представляет собой своего рода олигополию власти. Структура многополярного мира строится вокруг нескольких, часто конкурирующих центров силы. Сделки и соглашения между ограниченным кругом игроков формируют архитектуру такого порядка, неизбежно ослабляя общие правила и институты. Многополярность ведёт к ситуативному и оппортунистическому поведению и к подвижному набору альянсов, основанных на сиюминутных интересах государств. Многополярный мир рискует оставить малые и средние страны «за бортом» — более крупные державы заключают сделки над их головами. Если многосторонность ведёт к порядку, то многополярность склоняется к беспорядку и конфликтам.
Растёт напряжение между теми, кто выступает за многосторонность и мировой порядок, основанный на верховенстве права, и теми, кто говорит языком многополярности и транзакционности. Малые государства и средние державы, а также региональные организации — Африканский союз, Ассоциация государств Юго-Восточной Азии, ЕС и южноамериканский блок МЕРКОСУР — в целом продвигают многосторонность.
Китай, со своей стороны, продвигает многополярность с оттенками многосторонности: он формально поддерживает объединения вроде БРИКС — незападной коалиции, в которую изначально входили Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР, — и Шанхайской организации сотрудничества, но по сути стремится к более многополярному порядку. Соединённые Штаты сместили акцент с многосторонности к транзакционализму, хотя по-прежнему связаны обязательствами перед региональными институтами, такими как НАТО.
Многие государства, как большие, так и малые, проводят то, что можно назвать многовекторной внешней политикой. По сути, их цель — диверсифицировать отношения с множеством акторов, не примыкая жёстко ни к одному блоку.
В транзакционной или многовекторной внешней политике доминируют интересы. Малые государства часто балансируют между великими державами: в одних областях они могут выстраивать сотрудничество с Китаем, а в других — быть ближе к США, одновременно стараясь избежать доминирования со стороны какого-либо одного игрока. Интересы определяют практический выбор государств, и это вполне естественно. Но такой подход не обязательно подразумевает отказ от ценностей, которые должны лежать в основе всего, что делает государство. Даже транзакционная внешняя политика должна опираться на фундаментальные ценности. К ним относятся суверенитет и территориальная целостность государств, запрет на применение силы, уважение прав человека и основных свобод. Подавляющее большинство стран заинтересовано в соблюдении этих ценностей и в том, чтобы нарушители сталкивались с реальными последствиями.
Тем не менее многие государства отвергают многосторонность в пользу более ситуативных договорённостей и сделок. США, к примеру, сосредоточены на двусторонних торговых и деловых соглашениях. Китай использует инициативу «Один пояс, один путь» — свою масштабную программу инвестиций в глобальную инфраструктуру — как инструмент двусторонней дипломатии и экономических сделок. ЕС выстраивает сеть двусторонних соглашений о свободной торговле, которые порой рискуют не соответствовать правилам Всемирной торговой организации. Парадокс в том, что всё это происходит как раз в тот момент, когда миру как никогда нужны многосторонние механизмы для решения общих проблем — изменения климата, недостатка развития и регулирования передовых технологий. Без сильной многосторонней системы вся дипломатия становится транзакционной. Многосторонний мир превращает общее благо в форму собственного интереса. Многополярный мир работает исключительно на основе собственных интересов.
«РЕАЛИЗМ, ОСНОВАННЫЙ НА ЦЕННОСТЯХ», ПО-ФИНСКИ
Внешняя политика часто базируется на трёх опорах: ценностях, интересах и силе. Эти три элемента критически важны, когда баланс и динамика мирового порядка меняются. Я родом из относительно небольшой страны с населением около шести миллионов человек. Хотя у нас одни из самых серьёзных оборонительных возможностей в Европе, наша дипломатия основывается прежде всего на ценностях и интересах. Сила — и жёсткая, и мягкая — в основном является роскошью крупных игроков. Они могут проецировать военную и экономическую мощь, вынуждая других подстраиваться под их цели. Но малые страны могут черпать силу в сотрудничестве с другими. Альянсы, коалиции и умная дипломатия дают малому игроку влияние, несопоставимое с его военным и экономическим весом. Часто эти союзы строятся на общих ценностях — приверженности правам человека и верховенству закона.
Будучи малой страной, граничащей с имперской державой, Финляндия усвоила: иногда государство вынуждено поступиться одними ценностями ради защиты других — или просто ради выживания. Государственность опирается на принципы независимости, суверенитета и территориальной целостности. После Второй мировой войны Финляндия сохранила независимость — в отличие от наших прибалтийских друзей, которые были поглощены Советским Союзом. Но мы потеряли десять процентов своей территории, отошедших СССР, включая районы, где родились мой отец и мои бабушки и дедушки. И, что особенно важно, нам пришлось поступиться частью суверенитета. Финляндия не могла вступить в международные организации, к которым, как мы считали, мы естественно принадлежим, — в частности, в ЕС и НАТО.
В годы холодной войны внешняя политика Финляндии определялась «прагматическим реализмом». Чтобы не допустить нового нападения Советского Союза, как в 1939 году, нам пришлось поступиться частью наших западных ценностей. Эта эпоха в истории Финляндии, давшая миру термин «финляндизация», не из тех, которыми мы можем особенно гордиться, но нам удалось сохранить независимость. Этот опыт сделал нас крайне осторожными к любым попыткам его повторить. Когда некоторые предлагают «финляндизацию» как возможную модель завершения войны на Украине, я категорически против. Такой мир обошёлся бы слишком дорого — фактически ценой суверенитета и территории.
После окончания холодной войны Финляндия, как и многие другие страны, приняла идею о том, что ценности глобального Запада станут нормой, — то, что я называю «идеализмом, основанным на ценностях». Это позволило Финляндии вступить в Европейский союз в 1995 году. В то же время Финляндия допустила серьёзную ошибку: она добровольно решила не вступать в НАТО. (Замечу, что я уже 30 лет являюсь убеждённым сторонником вступления Финляндии в НАТО.) Некоторые финны питали идеалистическую веру в то, что Россия в конечном счёте станет либеральной демократией, и поэтому считали вступление в НАТО излишним. Другие опасались негативной реакции России на вступление Финляндии в альянс. Третьи считали, что, оставаясь вне НАТО, Финляндия помогает поддерживать баланс — и, следовательно, мир — в регионе Балтийского моря. Все эти доводы оказались ошибочными, и Финляндия скорректировала свою позицию: после полномасштабного нападения России на Украину она вступила в НАТО.
Это решение вытекало как из ценностей Финляндии, так и из её интересов. Финляндия приняла то, что я называю «реализмом, основанным на ценностях»: приверженность набору универсальных ценностей, основанных на свободе, основных правах и международных правилах, при одновременном уважении реальности культурного и исторического многообразия мира. Глобальный Запад должен оставаться верным своим ценностям, но понимать, что глобальные проблемы не будут решены только за счёт сотрудничества со странами-единомышленниками.
Реализм, основанный на ценностях, может звучать как противоречие, но это не так. Две влиятельные теории эпохи после холодной войны, казалось, противопоставляли универсальные ценности более реалистичной оценке политических разломов. Тезис Фукуямы о «конце истории» рассматривал победу капитализма над коммунизмом как предвестник мира, который станет всё более либеральным и рыночным. Политолог Сэмюэл Хантингтон в концепции «столкновения цивилизаций» предсказывал, что линии геополитического разлома сместятся с идеологических различий на культурные. На деле государства могут опираться на оба подхода, ориентируясь в меняющемся порядке. Вырабатывая внешнюю политику, правительства стран глобального Запада могут сохранять веру в демократию и рынок, не настаивая на их универсальности; в других частях мира могут преобладать иные модели. И даже внутри самого глобального Запада стремление к безопасности и защите суверенитета порой делает невозможным строгое следование либеральным идеалам.
Страны должны стремиться к мировому порядку сотрудничества в духе реализма, основанного на ценностях, — порядку, который уважает и верховенство права, и культурные и политические различия. Для Финляндии это означает налаживание контактов со странами Африки, Азии и Латинской Америки для лучшего понимания их позиций по войне России на Украине и другим продолжающимся конфликтам. Это также означает ведение прагматичных дискуссий на равных по важным глобальным вопросам — обмену технологиями, сырьевым ресурсам, изменению климата.
ТРЕУГОЛЬНИК СИЛЫ
Глобальный баланс сил сегодня формируется тремя крупными «сферами»: глобальным Западом, глобальным Востоком и глобальным Югом.
Глобальный Запад включает около 50 государств и традиционно возглавляется Соединёнными Штатами. В него входят преимущественно демократические, ориентированные на рынок государства Европы и Северной Америки, а также их дальние союзники — Австралия, Япония, Новая Зеландия и Южная Корея. Эти страны, как правило, стремятся поддерживать основанный на правилах многосторонний порядок, даже если расходятся во мнениях о том, как лучше всего его сохранять, реформировать или переосмысливать.
Глобальный Восток состоит примерно из 25 государств во главе с Китаем. Он включает сеть союзных режимов — в частности Иран, Северную Корею и Россию, — которые стремятся пересмотреть или заменить существующий основанный на правилах международный порядок. Эти страны связаны общим интересом — стремлением уменьшить влияние глобального Запада.
Глобальный Юг — это множество развивающихся и стран со средним уровнем дохода Африки, Латинской Америки, Южной и Юго-Восточной Азии (и большая часть населения мира) — всего около 125 государств. Многие из них пострадали от западного колониализма, а затем стали ареной прокси-войн эпохи холодной войны. Глобальный Юг включает ряд средних держав или «колеблющихся государств» — Бразилию, Индию, Индонезию, Кению, Мексику, Нигерию, Саудовскую Аравию, ЮАР. Их возвышение обусловлено демографическими тенденциями, экономическим ростом, добычей и экспортом природных ресурсов.
Глобальный Запад и глобальный Восток борются за сердца и умы глобального Юга. Причина проста: они понимают, что именно глобальный Юг определит направление нового мирового порядка. Пока Запад и Восток тянут в разные стороны, у Юга остаётся решающий голос.
Глобальный Запад не сможет привлечь глобальный Юг, лишь превознося достоинства свободы и демократии. Ему также необходимо финансировать проекты развития, инвестировать в экономический рост и, самое важное, предоставить Югу место за столом и разделить с ним власть. Глобальному Востоку было бы не менее ошибочно полагать, что расходы на крупные инфраструктурные проекты и прямые инвестиции обеспечат ему полное влияние на глобальном Юге. Любовь не купишь так легко. Как заметил министр иностранных дел Индии Субраманья́м Джайшанкар, Индия и другие государства глобального Юга не «сидят на заборе», а стоят на собственной позиции.
Иными словами, и западным, и восточным лидерам понадобится реализм, основанный на ценностях. Внешняя политика никогда не сводится к простому выбору «да или нет». Политикам приходится ежедневно принимать решения, в которых переплетаются ценности и интересы. Будете ли вы покупать оружие у государства, нарушающего международное право? Будете ли финансировать диктатуру, которая борется с терроризмом? Будете ли предоставлять помощь стране, где гомосексуальность считается преступлением? Будете ли торговать с государством, которое применяет смертную казнь?
Некоторые ценности не подлежат торгу. К ним относятся соблюдение фундаментальных прав и свобод человека, защита меньшинств, сохранение демократии и уважение верховенства закона. Эти ценности составляют ядро того, за что должен выступать глобальный Запад, особенно обращаясь к глобальному Югу. В то же время Запад должен понимать, что не все разделяют эти ценности.
Цель реализма, основанного на ценностях, — найти баланс между ценностями и интересами, отдавая приоритет принципам, но при этом признавая пределы власти государства, когда на карту поставлены интересы мира, стабильности и безопасности. Мировой порядок, основанный на правилах и подкреплённый системой эффективно функционирующих международных институтов, воплощающих базовые ценности, остаётся лучшим способом предотвращения конкуренции, ведущей к столкновениям. Но поскольку эти институты утратили былое значение, странам приходится принимать более жёсткий, реалистичный взгляд на мир. Лидеры должны признать различия между государствами: географические, исторические, культурные, религиозные факторы, а также разные стадии экономического развития. Если они хотят, чтобы другие лучше решали такие вопросы, как права граждан, охрана окружающей среды, качество управления, им следует подавать пример и оказывать поддержку, а не читать нотации.
Реализм, основанный на ценностях, начинается с достойного поведения — уважения к взглядам других и понимания различий. Он подразумевает сотрудничество, основанное на партнёрстве равных, а не на устаревших представлениях о том, какими «должны» быть отношения между глобальным Западом, Востоком и Югом. Чтобы государства смотрели вперёд, а не назад, необходимо сосредоточиться на важных общих проектах — инфраструктуре, торговле, смягчении последствий изменения климата и адаптации к ним.
Многим препятствиям придётся противостоять трём глобальным сферам, если они захотят построить мировой порядок, который одновременно уважал бы различия и позволял бы государствам вписывать свои национальные интересы в более широкий контекст международных отношений, основанных на сотрудничестве. Однако цена неудачи огромна: первая половина XX века была достаточным предостережением.
Неопределённость — неотъемлемая часть международных отношений, и она особенно велика в переходные моменты между эпохами. Важно понять, почему происходят изменения и как на них реагировать. Если глобальный Запад вернётся к своим старым методам прямого или косвенного доминирования или откровенного высокомерия, он проиграет. Если же он осознает, что глобальный Юг станет ключевым элементом следующего мирового порядка, у него ещё есть шанс выстроить партнёрства, основанные и на ценностях, и на интересах, — такие партнёрства, которые смогут решать главные глобальные задачи. Реализм, основанный на ценностях, даст Западу достаточно пространства для манёвра в этой новой эпохе международных отношений.
ГРЯДУЩИЕ МИРЫ
Система послевоенных институтов помогла миру пройти через эпоху стремительного развития и обеспечила необычайно длительный период относительного мира. Сегодня эта система находится под угрозой краха. Но она должна выстоять, потому что мир, основанный лишь на конкуренции без сотрудничества, неизбежно ведёт к конфликтам. Чтобы выжить, однако, она должна измениться: слишком многим государствам не хватает субъектности в существующей системе, и если изменений не будет, они станут от неё отходить. В этом нельзя винить эти страны: новый мировой порядок ждать не станет.
В течение ближайшего десятилетия могут сложиться как минимум три сценария.
В первом сценарии нынешний беспорядок просто сохранится.
От прежнего порядка останутся отдельные элементы, но уважение к международным правилам и институтам станет выборочным и будет определяться, главным образом, интересами, а не внутренне разделяемыми ценностями. Способность решать крупнейшие вызовы останется ограниченной, но мир, по крайней мере, не погрузится в ещё больший хаос. При этом завершать вооружённые конфликты станет особенно сложно, поскольку большинство мирных соглашений будут носить сугубо транзакционный характер и не будут обладать тем авторитетом, который придаёт им печать ООН.
Во втором, более мрачном сценарии основы либерального международного порядка — его правила и институты — продолжат разрушаться, и существующий порядок рухнет.
Мир приблизится к хаосу: не будет ясно выраженного центра силы, а государства окажутся неспособны эффективно реагировать на острые кризисы — голод, пандемии, конфликты. Пустоты, оставленные ослабевшими международными организациями, заполнят сильные мужчины-правители, полевые командиры и другие негосударственные акторы. Локальные конфликты будут рисковать перерасти в более широкие войны. Стабильность и предсказуемость станут исключением, а не нормой, в мире «каждый сам за себя». Возможности для мирного посредничества окажутся почти сведёнными к нулю.
Но так быть не обязано. В третьем сценарии новая симметрия сил между глобальным Западом, Востоком и Югом приведёт к перебалансированному мировому порядку, в котором страны смогут решать наиболее насущные глобальные проблемы через сотрудничество и диалог равных.
Такой баланс сдержит конкуренцию и подтолкнёт мир к более тесному сотрудничеству по вопросам климата, безопасности и технологий — критически важным задачам, которые ни одна страна не в состоянии решить в одиночку. В этом сценарии принципы Устава ООН будут преобладать, что приведёт к справедливым и устойчивым соглашениям. Но для этого необходимо реформировать международные институты.
Реформа начинается сверху — с Организации Объединённых Наций. Реформы всегда долгие и сложные, но есть как минимум три изменения, которые автоматически укрепили бы ООН и расширили субъектность тех государств, которые считают, что их голос недостаточно слышен в Нью-Йорке, Женеве, Вене или Найроби.
Во-первых, все основные континенты должны быть постоянно представлены в Совете Безопасности ООН.
Совершенно неприемлемо, что в Совете нет постоянного представительства Африки и Латинской Америки, а Азию представляет только Китай. Число постоянных членов следует увеличить как минимум на пять: два места для Африки, два — для Азии и одно — для Латинской Америки.
Во-вторых, ни одно государство не должно иметь право вето в Совете Безопасности.
Право вето было необходимо в ситуации сразу после Второй мировой войны, но в современном мире оно фактически парализовало деятельность Совета Безопасности. Органы ООН в Женеве работают эффективно именно потому, что ни одно государство не может единолично их блокировать.
В-третьих, если постоянный или непостоянный член Совета Безопасности нарушает Устав ООН, его членство в ООН должно быть приостановлено.
Это означало бы, что членство России было бы приостановлено после её полномасштабного вторжения на Украину. Решение о такой приостановке могло бы быть принято Генеральной Ассамблеей. В ООН не должно быть места двойным стандартам.
Глобальные торговые и финансовые институты также нуждаются в обновлении. Всемирная торговая организация, которая уже многие годы парализована из-за тупика в работе механизма разрешения споров, по-прежнему остаётся незаменимой. Несмотря на рост числа соглашений о свободной торговле вне рамок ВТО, более 70 процентов мировой торговли до сих пор осуществляется на основе принципа «наиболее благоприятствуемой нации». Смысл многосторонней торговой системы — обеспечить справедливое и равноправное отношение ко всем её участникам. Тарифы и другие нарушения правил ВТО в конечном счёте наносят вред всем.
Идущий сейчас процесс реформ должен привести к большей прозрачности, прежде всего в отношении субсидий, и к большей гибкости в механизмах принятия решений ВТО. И эти реформы должны быть проведены быстро: система потеряет доверие, если ВТО останется в нынешнем тупике.
Реформировать всегда трудно, и часть предложений может показаться нереалистичной. Но столь же нереалистичными казались и предложения, сделанные в Сан-Франциско более 80 лет назад, когда создавалась Организация Объединённых Наций. То, согласятся ли 193 государства — члена ООН с этими изменениями, будет зависеть от того, на чём они будут строить свою внешнюю политику — на ценностях, интересах или силе. Разделение власти на основе ценностей и интересов лежало в основе создания либерального мирового порядка после Второй мировой войны. Пришло время пересмотреть систему, которая так верно служила нам почти столетие.
Ключевым вопросом для глобального Запада во всей этой ситуации станет то, захотят ли Соединённые Штаты сохранить многосторонний мировой порядок, в создании которого они сыграли столь важную роль и от которого получили столь значительные выгоды. Этот путь может быть непростым, учитывая выход Вашингтона из ключевых институтов и соглашений — таких как Всемирная организация здравоохранения и Парижское соглашение по климату, — а также новый меркантилистский подход к трансграничной торговле. Система ООН способствовала сохранению мира между великими державами, позволив Соединённым Штатам выйти на роль ведущей геополитической силы. Во многих структурах ООН США играли ведущую роль и эффективно продвигали свои цели. Глобальная свободная торговля помогла Соединённым Штатам утвердиться в качестве ведущей мировой экономической державы, одновременно обеспечивая американских потребителей недорогими товарами. Такие альянсы, как НАТО, дали Соединённым Штатам военные и политические преимущества за пределами их собственного региона. Остальному Западу предстоит убедить администрацию Трампа в ценности как послевоенных институтов, так и активной роли США в них.
Ключевым фактором для глобального Востока станет то, как Китай будет действовать на мировой арене. Он может предпринять новые шаги, чтобы заполнить вакуум силы, возникший после ухода США, — в областях свободной торговли, климатического сотрудничества, развития. Он может попытаться активнее формировать международные институты, в которых сегодня имеет гораздо более сильные позиции. Он может усилить проекцию силы в собственном регионе. И он может отказаться от своей давней стратегии «скрывать мощь и выжидать» и решить, что пришло время для более агрессивных действий, например, в Южно-Китайском море и Тайваньском проливе.
ЯЛТА ИЛИ ХЕЛЬСИНКИ?
Иногда международный порядок, подобный тому, что был создан Римской империей, может существовать веками. Но чаще он длится всего несколько десятилетий. Агрессивная война России на Украине знаменует собой начало очередной смены мирового порядка. Для нынешнего молодого поколения это их собственный момент 1918-го, 1945-го или 1989 года. В такие переломные моменты мир может свернуть на неверный путь — как это случилось после Первой мировой войны, когда Лига Наций не смогла сдержать соперничество великих держав и мир скатился к ещё одной кровопролитной мировой войне.
Однако страны могут и поступить более мудро — как после Второй мировой войны, когда была создана Организация Объединённых Наций. Этот послевоенный порядок, в конце концов, сохранил мир между двумя сверхдержавами холодной войны — Советским Союзом и Соединёнными Штатами. Разумеется, эта относительная стабильность дорого обошлась тем государствам, которые были вынуждены подчиниться или понесли тяжёлые потери в прокси-конфликтах. И хотя окончание Второй мировой войны заложило фундамент порядка, просуществовавшего десятилетия, оно также посеяло семена нынешнего дисбаланса.
В 1945 году победители войны встретились в Ялте, в Крыму. Президент США Франклин Рузвельт, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и советский лидер Иосиф Сталин разработали послевоенный порядок, основанный на сферах влияния. Совет Безопасности ООН стал площадкой, где сверхдержавы могли обсуждать свои разногласия, но практически не оставлял места для других. В Ялте крупные державы заключили сделку за счёт малых. Эту историческую несправедливость теперь необходимо исправить.
Созыв Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1975 году в Хельсинки резко контрастирует с Ялтой. Тридцать две европейские страны, а также Канада, Советский Союз и США собрались, чтобы создать европейскую архитектуру безопасности, основанную на правилах и нормах, применимых ко всем. Они согласовали основополагающие принципы поведения государств по отношению к собственным гражданам и друг к другу. Это стало выдающимся достижением многосторонности во времена серьёзной напряжённости и сыграло ключевую роль в ускорении конца холодной войны.
Ялта породила по своим результатам многополярный порядок, тогда как Хельсинки стал триумфом многосторонности. Сейчас мир вновь стоит перед выбором, и я убеждён, что путь Хельсинки — правильное направление движения. Решения, которые мы все примем в ближайшее десятилетие, определят мировой порядок XXI века.
Малые государства, такие как моё, не являются сторонними наблюдателями. Новый порядок будет формироваться решениями политических лидеров как крупных, так и малых государств — будь то демократы, автократы или что-то между ними. И особая ответственность здесь ложится на глобальный Запад — как на архитектора уходящего порядка и всё ещё самую мощную в военном и экономическом отношении глобальную коалицию. То, как мы распорядимся этой ролью, имеет решающее значение.
Это — наш последний шанс.
Статья, размещенная на этом сайте, является переводом оригинальной публикации с Foreign Affairs. Мы стремимся сохранить точность и достоверность содержания, однако перевод может содержать интерпретации, отличающиеся от первоначального текста. Оригинальная статья является собственностью Foreign Affairs и защищена авторскими правами.
Briefly не претендует на авторство оригинального материала и предоставляет перевод исключительно в информационных целях для русскоязычной аудитории. Если у вас есть вопросы или замечания по поводу содержания, пожалуйста, обращайтесь к нам или к правообладателю Foreign Affairs.
