Маттиас Мессмер — социальный учёный, консультант и автор.
Для наблюдателей за Китаем мысль о том, что эта азиатская держава могла бы сыграть нейтральную роль посредника мира в войне на Украине, звучит попросту абсурдно. И по простой, хотя поразительно мало отмечаемой причине: Пекин почти семьдесят лет назад — с аргументацией, сходной с той, что использует Путин в случае Украины, — едва ли не столь же дерзко пытался присоединить соседнюю страну — Монголию.
В ходе десталинизации тогдашнее китайское руководство надеялось связать Монголию с «ошибками» Сталина и таким образом отменить её с 1921 года существующую независимость (от Китая). Согласно историческому нарративу, своей независимостью Монголия обязана большевикам, которые «освободили» страну от войск Белой армии под командованием антисемита барона Романа фон Унгерн-Штернберга. Тот, во время своей краткой оккупации страны, в свою очередь изгнал китайские войска.
Пикантная параллель
Ещё при Сталине Мао неоднократно подталкивал советское руководство к согласию на возвращение Монголии Китаю. Напрасно. «Монголия уже давно привыкла к независимости и, вероятно, добровольно от неё не откажется», — возразил китайскому лидеру в 1949 году член советского Политбюро Анастас Микоян во время визита последнего в Москву.
Но китайцы не сдавались. В апреле 1956 года — на тот момент Сталин был мёртв уже три года — Лю Шаоци предпринял новую попытку. Во время визита советской делегации в Пекин будущий председатель КНР в присутствии премьер-министра Чжоу Эньлая провёл параллель между Монголией и Украиной и без обиняков заявил, что Монголия — это «Украина Китая».
Он сослался на Переяславский договор 1654 года, когда украинцы подчинились покровительству русского царя. Россия с большим шумом отпраздновала воссоединение с Украиной, тогда как Китай остался с исторической несправедливостью в виде независимой Монголии — несправедливостью, которая «глубоко ранит китайский народ». Ведь, по словам Лю, Монголия, как и Тайвань, уже триста лет назад была частью Китая.
Микоян, к тому времени занявший пост заместителя председателя Совета министров, проявил к аналогии мало интереса и сухо заметил, что монголы — это «совершенно другой народ». И вообще, даже при царях Монголия де-факто не принадлежала Китаю. Под конец беседы Микоян добавил, что товарищам в Пекине не стоит беспокоиться о сожалениях по поводу отделения Монголии от Китая, «поскольку формальное отделение Монголии от Китая было проведено правительством Чан Кайши, а не правительством Китайской Народной Республики».
Двое китайских руководителей возразили, что вопрос о воссоединении Монголии с КНР в настоящий момент поднимать не будут. Это можно будет в любое время осуществить посредством опроса китайского населения. На этом встреча завершилась. Микоян, по крайней мере, счёл уместным по дороге обратно в Москву поделиться содержанием беседы в Улан-Баторе со своими монгольскими партийными товарищами.
Внутренняя и Внешняя Монголия
Намёки Москвы на территориальные претензии Китая не были для руководства в Улан-Баторе новостью. Если столетия назад монголы представляли смертельную угрозу и для России, и для Китая, то после завоевания Китая маньчжурами в XVII веке ситуация для степной страны резко изменилась: Монголию разделили. Племена Внутренней Монголии (сегодня — автономный район в составе КНР) должны были полностью подчиниться власти династии Цин. Внешней Монголии (нынешнему независимому государству) же позволили сохранять определённую автономию в составе Китая.
Со свержением Китайской империи в 1911 году для Монголии начался век крайне сложных внешних отношений. И по сей день ими правит дилемма огромного недоверия к Китаю и практически безвыходной зависимости от Москвы. До сих пор, например, в сфере поставок электроэнергии и топлива Монголия почти на сто процентов зависит от российского импорта. С другой стороны, почти девяносто процентов всех экспортных поставок идут в Китай, жаждущий полезных ископаемых Монголии.
«Мы не будем поддерживать дружбу… с китайцами. Они очень, очень плохие люди. Они нас угнетали, обманывали, сжигали юрты и грабили… Мы расскажем всему миру, как они нас мучили и как продолжали мучить монголов, которые остались у них», — так резко высказался маршал Чойбалсан в 1945 году во время беседы с советским представителем в Улан-Баторе.
Монгольский силач знал о своей роли важной фигуры на азиатской шахматной доске Сталина и хотел заручиться поддержкой своего кумира ради своей идеи — панмонгольской мечты об объединении Внутренней и Внешней Монголии. В конце концов, ещё в 1939 году Чойбалсан как военачальник во время боя у Халхин-Гола на северо-востоке Китая вместе с советскими войсками проявил себя против японцев, а позже оказался полезным союзником при антикитайских восстаниях этнических меньшинств в Синьцзяне.
В результате победы Мао в Гражданской войне в Китае верх взяла сталинская реалполитик, и Чойбалсану пришлось отказаться от своих панмонгольских мечтаний. Однако это вовсе не рассеяло опасений его преемников в отношении Пекина: правивший более тридцати лет председатель Совета министров Монголии Цэдэнбал в 1975 году предельно критично высказался о «великодержавной шовинистической бесцеремонности» Китая. Даже его внутриполитический соперник Дамба, выступавший за отход от просоветской линии и сближение с КНР, струсил, когда Мао Цзэдун заговорил о обязанности Китая помогать Монголии.
«Великий кормчий» пообещал в надлежащее время направить в Монголию от 100 000 до 300 000 китайских рабочих — огромная цифра по сравнению с тогдашним общим населением в 800 000 человек. В конце концов, стремясь построить индустриализированную страну, Монголия до начала шестидесятых годов допустила въезд примерно 8000 китайских рабочих. Это восприняли как меньшее из зол, хотя рабочая сила состояла из ханьцев, а не, как желало руководство в Улан-Баторе, из этнических монголов из Внутренней Монголии.
Цэдэнбал остаётся упрямым
В ходе обострения китайско-советского раскола Китай оказывал значительное давление на Монголию, чтобы добиться её нейтралитета в этом конфликте. Чжоу Эньлай пригрозил вывести китайских рабочих, если Монголия и дальше будет сопротивляться китайской «борьбе против советского ревизионизма».
Именно это Улан-Батор и делал, и Пекин привёл свою угрозу в исполнение. Но и Цэдэнбал остался упрям, когда в 1962 году премьер-министр Китая искал со стороны Монголии поддержки позиции Пекина в индийско-китайском пограничном конфликте. Цэдэнбал симпатизировал скорее Индии и записал в своём блокноте: «Китайцы проповедуют феодальную изоляцию. Однако их цель иная. На самом деле они хотят сделать другие страны своими сателлитами».
Для Цэдэнбала сдерживание Китая составляло важнейший фундамент стратегии выживания Монголии. Для этого ему нужны были дополнительные меры безопасности в виде советской поддержки.
Времена изменились, и отношения между Пекином и Улан-Батором сегодня менее скованные — но по обе стороны по-прежнему сохраняются скрытые предубеждения и предрассудки. Едва ли какая-либо страна знает Китай так хорошо, как Монголия. И сегодня многие монголы видят в китайском ирредентизме наибольшую угрозу для своей страны.
Это связано ещё и с тем, что Китаю, в отличие от России в случае Украины, нет необходимости наносить прямой военный удар. У Пекина есть время. Синолог Франсуа Жюлльен в этой связи говорит о «тихом превращении» в противопоставление «громкому событию». Пока Россия преследует оппозиционеров по всему миру и в случае необходимости убивает их, Китай просто заставляет диссидентов или внутрипартийных противников исчезать. На фоне размеров страны это едва заметно, тем более людям на Западе. Наивные европейцы действительно могли бы многому научиться у менее наивных монголов.
Цэдэнбал как-то заметил, что Китай в совершенстве умеет располагать других к себе. Его редкие встречи с Мао Цзэдуном оставили у него впечатление, что тот своей сугубо китайской церемониальностью стремился завоевать доверие монгольского руководства. По-другому ли это сегодня? В прошлом декабре в Улан-Баторе, среди прочего, был издан второй том собрания сочинений Си Цзиньпина на монгольском языке. Тем самым предполагается, что идеи китайского главы государства и партии сыграют роль в политике мягкой силы Пекина. Однако широко распространённый в Монголии скепсис в отношении Китая эта публикация вряд ли серьёзно затронет.
В Монголии за последние десятилетия научились не принимать на веру китайские заверения в дружбе, какими бы благожелательными они ни были по формулировкам. Если — что ныне случается довольно редко — во китаизированной Внутренней Монголии происходят волнения (например, в 2011 году в связи со смертью монгольского пастуха или в 2020 году во время протестов против языковых предписаний в школах), это неизбежно вызывает негативные чувства к Китаю в соседней стране: осуждаются безжалостность ханьского большинства с его представлением о прогрессе и разрушение исконного монгольского образа жизни.
Связи Монголии с Далай-ламой также являются чувствительной темой для Пекина. Ещё в XVI веке тибетский буддизм был провозглашён государственной религией в Монголии. И поныне Коммунистическая партия Китая оказывает давление на монгольское правительство, когда речь идёт о признании и идентификации тибето-буддийских лам. Примером служит визит Далай-ламы в Улан-Батор в 2016 году: несмотря на неоднократные предупреждения Пекина, он прибыл в Монголию. Вскоре после этого Китай закрыл границу с северным соседом, понимая, что страна находится в тисках двух великих держав.
Пекин проводит экспансионистскую политику в области истории и не стесняется даже объявлять Чингисхана национальным героем китайской истории. Такой искажённый рассказ сводит монголов к этническому меньшинству и отрицает их историческую самобытность. «Прошлое постоянно переписывается, чтобы отвечать на потребности и проблемы настоящего», — когда-то отметил Бенедетто Кроче. В этом смысле политика Пекина в отношении истории похожа на политику Москвы по отношению к Киеву: попытка сдвинуть национальные идентичности и расширить зоны политического влияния.
Статья, размещенная на этом сайте, является переводом оригинальной публикации с Neue Zürcher Zeitung. Мы стремимся сохранить точность и достоверность содержания, однако перевод может содержать интерпретации, отличающиеся от первоначального текста. Оригинальная статья является собственностью Neue Zürcher Zeitung и защищена авторскими правами.
Briefly не претендует на авторство оригинального материала и предоставляет перевод исключительно в информационных целях для русскоязычной аудитории. Если у вас есть вопросы или замечания по поводу содержания, пожалуйста, обращайтесь к нам или к правообладателю Neue Zürcher Zeitung.
