Ситуация вокруг Ирана и его ядерной программы вновь выходит на передний план международной политики. Как пишет The Financial Times, шансы на дипломатическое решение стремительно уменьшаются, а риск военного конфликта — наоборот, растёт. В центре этой напряжённой драмы — Дональд Трамп, вернувшийся в Белый дом, и аятолла Али Хаменеи, верховный лидер Ирана. Оба — непредсказуемые, оба склонны к жёстким шагам и не склонны к доверию.
Возврат к давлению и разрыв дипломатии
Ещё в 2018 году Трамп разрушил ключевое внешнеполитическое достижение Барака Обамы — соглашение с Ираном по ядерной программе, известное как JCPOA. Оно было заключено в 2015 году при участии ЕС, России и Китая, и ограничивало возможности Тегерана по обогащению урана в обмен на снятие санкций. Но Трамп подписал указ о восстановлении жёстких экономических ограничений и начал кампанию «максимального давления», заявив, что в противном случае Иран окажется на грани получения ядерного оружия.
С тех пор ситуация лишь ухудшалась. Иран, который ранее строго соблюдал условия сделки, постепенно начал её нарушать. В 2024 году его запасы обогащённого урана превысили 8 200 кг, из которых около 275 кг обогащены до 60% — почти до уровня, необходимого для создания ядерного оружия. По данным Arms Control Association, Тегеран теоретически способен произвести материал для шести боеголовок менее чем за две недели. Эксперты предупреждают: любое дальнейшее обострение может спровоцировать «точку невозврата».
Осенью 2025 года истекают ключевые положения JCPOA, и европейские участники соглашения — Великобритания, Франция и Германия — угрожают задействовать механизм «snapback», который автоматически восстановит санкции ООН. Тегеран уже пообещал, что в ответ может выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия.
Противоречивые сигналы из Вашингтона и жёсткий ответ Тегерана
На этом фоне возвращение Трампа в Белый дом лишь усилило напряжённость. В феврале он подписал меморандум о восстановлении «нулевого» экспорта иранской нефти — главного источника дохода страны — и потребовал от Тегерана не только отказа от ядерного оружия, но и ликвидации ракетной программы и связей с «террористическими организациями». В Иране это было воспринято как попытка навязать капитуляцию.
В то же время Трамп, как это часто с ним бывает, демонстрирует противоречивость. Вскоре после подписания меморандума он заявил в соцсетях, что хочет заключить «проверенное соглашение» с Ираном, которое может завершиться «большим праздником на Ближнем Востоке». Он даже направил письмо Хаменеи, в котором утверждал, что не стремится навредить Ирану, но при этом добавил: «Есть два пути — военный или договор».
Ответ Тегерана был осторожным. Хаменеи исключил возможность прямых переговоров, назвав их «ни мудрыми, ни достойными», но формально не закрыл дверь для непрямых контактов. Внутри иранской элиты тем временем усиливаются позиции радикалов, которые с самого начала были против ядерной сделки. Они используют ситуацию, чтобы ослабить умеренного президента Масуда Пезешкиана, пришедшего к власти с обещаниями добиться снятия санкций. Некоторые в иранской системе власти уже считают, что ограниченное военное столкновение может оказаться меньшим злом, чем переговоры под угрозой ультиматума.
«Это игра в “chicken”. Как два водителя, мчащихся навстречу друг другу. Побеждает тот, кто готов рисковать всем, лишь бы не свернуть первым», — говорит источник в иранской элите. Сегодня именно так выглядит диалог между Тегераном и Вашингтоном. И никто не подаёт признаков того, что готов уступить.
Стратегия сдерживания, риски ответных ударов и фактор региона
Иран, несмотря на ослабление из-за санкций и внутренних кризисов, по-прежнему способен ответить. В прошлые годы, когда США усиливали давление, Тегеран отвечал атаками на нефтяную инфраструктуру Саудовской Аравии, обстрелами американских баз в Ираке и перехватами судов в Персидском заливе. После убийства генерала Касема Сулеймани в 2020 году Иран выпустил ракеты по американским объектам, а в 2024 году впервые напрямую обменялся ударами с Израилем.
Тем временем в Израиле настроены решительно. Премьер-министр Биньямин Нетаньяху требует военной операции против ядерной инфраструктуры Ирана, даже если придётся действовать без участия США. «Израиль сделает всё необходимое», — заявил бывший глава Совета нацбезопасности Яков Нагель. Западные дипломаты предостерегают: удар по иранским объектам может не уничтожить все ядерные мощности, но гарантированно спровоцирует ответные действия и масштабную эскалацию.
Некоторые арабские государства, включая Саудовскую Аравию и ОАЭ, сегодня играют роль сдерживающего фактора. В отличие от периода «максимального давления» Трампа в его первом сроке, они больше не подталкивают к конфликту, а, наоборот, стремятся избежать войны, которая может перекинуться на их территории и разрушить региональные балансы.
Экономическая ситуация в Иране остаётся тяжёлой. Инфляция превышает 30%, риал обесценен, уровень недовольства населения высок. После жёсткого подавления протестов в 2022 году и гибели Махсы Амини в полиции, режим утратил доверие особенно среди молодёжи. Власти пытаются ослабить напряжение — пообещали повысить минимальную зарплату на 45% и заявили о смягчении контроля за хиджабом. Но недовольство глубже: экономические проблемы затронули всех.
Тем не менее, режим не отказывается от логики сопротивления. Как говорит источник, «Исламская республика не играет в рулетку с выживанием. Прагматизм и инстинкт самосохранения диктуют сопротивление». Основной вопрос теперь — готово ли общество выдерживать всё более тяжёлую цену этой стратегии.
Развязка этой истории пока далека от оптимизма. Один из западных дипломатов признаёт:
«Если бы обе стороны шли навстречу друг другу — было бы другое дело. Но сейчас они просто кричат друг на друга. И если Хаменеи играет в переговорную игру, возникает вопрос — у кого в руках козыри? Ответ — не у него».
Настоящая статья была подготовлена на основе материалов, опубликованных The Financial Times. Автор не претендует на авторство оригинального текста, а представляет своё изложение содержания для ознакомительных целей.
Оригинальную статью можно найти по ссылке здесь.
Все права на оригинальный текст принадлежат The Financial Times.
