ТАТЬЯНА МИТРОВА — научный сотрудник Центра глобальной энергетической политики Колумбийского университета.
СЕРГЕЙ ВАКУЛЕНКО — старший научный сотрудник Евразийского центра Карнеги в Берлине.
Учитывая многочисленные последствия войны на Украине для российской экономики, мало кто ожидал, что к ним добавится дефицит топлива. Россия — страна, богатая нефтью, её энергетическая инфраструктура находится далеко от линии фронта; на протяжении большей части войны под ударами оказывалась скорее украинская энергосистема, а не российская. Однако с августа, когда Украина начала целенаправленную кампанию ударов по нефтеперерабатывающим заводам в глубине России, тема нехватки топлива стала волновать россиян. К концу октября украинские беспилотники хотя бы раз поразили более половины из 38 крупных российских НПЗ. В результате переработка в России снизилась с примерно 5,4 млн баррелей в сутки в июле до около 5 млн баррелей в сутки в сентябре. Производственные простои распространились на несколько регионов, а на части АЗС ввели нормирование отпуска топлива. К концу октября новые удары, в том числе по НПЗ в Рязани и Саратове, ещё раз подтвердили масштаб украинской кампании.
При таких результатах может возникнуть соблазн заключить, что Украина вот-вот сломает нефтяную отрасль России. Но это не так. Несмотря на серьёзный ущерб, эти атаки в ближайшей перспективе вряд ли изменят решимость Москвы. Пока российская переработка остаётся достаточно устойчивой — благодаря значительным избыточным мощностям (третья по величине система в мире) и способности быстро ремонтировать повреждённые агрегаты. У правительства также есть целый набор инструментов для поддержания относительного равновесия. К тому же для Украины существует риск, что такая кампания побудит Москву активнее бить по украинской инфраструктуре и энергосистеме в преддверии четвёртой зимы войны.
Зато при сохранении нынешнего темпа удары по НПЗ могут иметь далеко идущие последствия в долгосрочном плане. По мере того как устойчивость российской системы подвергается постоянным испытаниям, она постепенно изнашивается. Дистилляционные установки можно относительно быстро чинить после каждого удара, но повторяющиеся циклы нагрева и охлаждения ускоряют их деградацию. А по мере того как нефтяная отрасль всё больше опирается на государственные антикризисные вмешательства, сектор становится управляемым в ручном режиме и теряет эффективность. На самом деле главный ущерб от украинской кампании — кумулятивный и институциональный, а не физический. Стремясь удержать краткосрочную стабильность, Россия фактически ускоряет долгосрочный спад.
НЕФТЬ ЕСТЬ, ТОПЛИВА НЕТ
Часть сложности в оценке последствий украинских ударов обусловлена масштабами и устройством российского «нижнего передела». В стране около 6,5 млн баррелей в сутки перерабатывающих мощностей, распределённых примерно между 40 НПЗ, крупнейшие кластеры — в Поволжье, на Урале и вокруг Москвы. В среднем Россия экспортирует около 2 млн баррелей нефтепродуктов в день. В обычных условиях в системе есть солидная «подушка», хотя в периоды пикового сезонного спроса топливо поджимает.
Нынешний дефицит — самый заметный с начала полномасштабной войны в 2022 году — обусловлен не только ударами по НПЗ. Каждый год летом рынок топлива в России растягивается сочетанием высокого сельскохозяйственного спроса, активных автопоездок и остановок НПЗ на регламентные ремонты. Этим летом спрос вырос ещё сильнее: больше людей поехали на машинах, чтобы избежать отмен рейсов и задержек поездов, вызванных ударами украинских дронов по транспортной инфраструктуре.
Есть и другой фактор: государство всё активнее вмешивается в топливный рынок во имя стабильности цен и контроля инфляции. Главный механизм — так называемый «ценовой демпфер», субсидия, компенсирующая переработчикам разницу, когда внутренние цены опускаются ниже экспортного паритета. Но по мере усиления бюджетных ограничений власть всё чаще перекладывает финансовое бремя на производителей и ритейлеров, поддерживая поставки угрозами — как это обычно бывает при жёстком контроле цен. Сглаживание цен лишает потребителей и производителей важных рыночных сигналов и нарушает баланс спроса и предложения. В периоды низкой рентабельности крупнейшие нефтяные компании снабжают свои собственные сети АЗС, но сводят к минимуму продажи независимым. Независимые АЗС и малые сети составляют почти 70% российского розничного рынка топлива, хотя через них проходит менее четверти объёма. Их роль критична: они обеспечивают доступ к бензину в менее обеспеченных и малонаселённых районах. Когда крупные компании урезают отгрузки «независимым», непропорционально страдает глубинка.
УГРОЗА «РОЯ»
Тем не менее ключевой причиной дефицита стало резкое усиление возможностей Украины по дальнобойным ударам дронами. В 2023–2024 годах Украина редко била по энергетическим объектам в глубине России и практически не повторяла удары по одному и тому же НПЗ. Регулярно поражались лишь несколько заводов в пределах примерно 250 миль от контролируемой Украиной территории. Теперь же удары достигают Тюмени в Сибири — на расстоянии 1360 миль, и многие НПЗ в западной части России стали мишенями на постоянной основе.
Взять Волгоградский НПЗ — крупный завод мощностью 300 000 баррелей в сутки. За два месяца по нему ударили не менее пяти раз, причём последний удар последовал через несколько дней после того, как завод вновь запустили после ремонта. Такие повторные атаки не уничтожают НПЗ, но удерживают его в состоянии постоянной ремонтной потребности, дополнительно растягивая цепочки поставок запчастей, уже ограниченные санкциями. С августа украинские атаки стали заметно успешнее — в том числе благодаря данным разведки США. Теперь у Украины есть и возможности, и уверенность для регулярных массированных «роевых» пусков по нескольким целям одновременно — с эффективным перенасыщением российской ПВО.
Эффект усиливает сама организация российской переработки. Советское планирование породило региональные «дуополии»: один-два завода обеспечивают огромные территории (несколько областей и миллионы людей). Если один из них встаёт, дефицит быстро расходится по соседним регионам. Значит, успешный украинский удар создаёт нехватку на большой площади, которую приходится восполнять подвозом топлива по железной дороге за сотни миль. Если одновременно страдают и «соседи», проблемы лавинообразно нарастают.
СМЕРТЬ ОТ ТЫСЯЧИ ПОРЕЗОВ
Настоящее влияние украинских ударов, однако, проявится в долгосрочной перспективе. Как и в других сферах войны, победа здесь возможна лишь за счёт тщательно рассчитанной войны на истощение. Ни один разовый удар систему не «убьёт», но длительная кампания в высоком темпе повышает вероятность каскадных отказов, затяжных ремонтов и накопления потерь мощности. Если Москва не совершит прорыв в противодействии дронам — чего с начала полномасштабной войны не удавалось ни одной стороне, — украинские усилия продолжат приносить результат.
Итог зависит от ряда подвижных переменных: скорости ремонта НПЗ в России; числа ремонтных циклов, которые выдержит единица оборудования до замены; количества дронов, требуемых для перенасыщения ПВО; а также масштаба и длительности украинского производства и применения дронов. Война дронов — это «игра чисел». В любой операции большинство атакующих дронов будет сбито; их задача — насытить оборону. Чтобы один налёт был результативным, нужны десятки, а то и сотни аппаратов, каждый с полезной нагрузкой не менее 110 фунтов. Наиболее эффективны удары по нескольким узлам одного и того же завода, причём эти же заводы необходимо поражать повторно по мере устранения прошлых повреждений. Успешная кампания против НПЗ требует тысяч дронов в неделю, на протяжении нескольких месяцев.
В этой игре преимущество у атакующего. Как Украина вынуждена распределять ПВО для защиты городов и инфраструктуры от российских обстрелов, так и Россия не может прикрыть все НПЗ и вынуждена расставлять приоритеты. Переброска прикрытия на огромные расстояния занимает время, тогда как атакующий свободно меняет цели.
Не справляясь с предотвращением ударов средствами ПВО, Россия начала иные адаптации: на заводах устанавливают импровизированные сетки и экраны. Выглядит примитивно, но и небольшое отклонение траектории дрона может означать разницу между вмятиной и крупным пожаром.
БОЛЬШАЯ ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ ДУЭЛЬ
Парадокс в том, что украинская кампания против российских нефтяных объектов опирается на уроки российской кампании против украинской инфраструктуры. С ранних фаз войны Россия целилась в энергетику Украины, стремясь нарушить экономику и сломить мораль. В 2023–2024 годах Украина едва поспевала чинить нанесённый ущерб; теперь, когда наступательные возможности России выросли, гонка стала безнадёжной.
В марте президент Украины Владимир Зеленский пытался убедить Москву ввести мораторий на удары по энергетическим объектам — безуспешно. В этом смысле украинская кампания против НПЗ — одновременно сдерживание и возмездие: попытка навязать России те издержки, которые она долго навязывала Украине. Теоретически это могло бы привести к неформальному взаимному мораторию, ведь обе стороны несут высокие издержки. На практике же пока наблюдается лишь эскалация.
Для Украины удары по НПЗ — особенно действенный способ давления на Россию. Атаки на трубопроводы, хранилища и железные дороги дают более кратковременный эффект: их обычно удаётся восстановить за дни. А вот НПЗ с их крупным и сложным оборудованием остаются и более уязвимыми, и более символическими целями.
В последние недели Украина дополнила кампанию более многоплановыми усилиями, призванными затруднить экспорт российской нефти. Регулярно атакуются насосные станции трубопроводов, ведущих к экспортным маршрутам. Расширена и зона поражения по третьим сторонам, вовлечённым в торговлю российскими энергоносителями. Так, 2 ноября украинские дроны ударили по порту Туапсе на Чёрном море, повредив турецкий танкер.
Были и эпизоды саботажа против не российских судов, перевозивших российскую нефть, вероятно с использованием лимпет-мин; Киев ответственность не подтверждал. Удары наносились и по насосным станциям, терминалу и новороссийским офисам Каспийского трубопроводного консорциума, через который экспортируется казахстанская нефть по Чёрному морю, — с применением воздушных и морских дронов. У таких операций двойная цель: военная — увеличивать издержки и неопределённость логистики российского экспорта; стратегическая — отговаривать судовладельцев, страховщиков и трейдеров от работы с Россией.
Россия, в свою очередь, тоже нашла дополнительные мишени. До 2025 года Украина транзитом пропускала российский газ европейским покупателям, и негласной частью договорённостей было воздержание Москвы от ударов по украинской газодобыче и магистралям. Теперь это прекращено, и в октябре Россия провела серию массированных ударов дронами и ракетами, выведя из строя 60% внутренней газодобычи Украины в критический предзимний период.
СТАБИЛЬНОСТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ
К концу сентября украинские удары уменьшили переработку нефти в России примерно на 10%. И всё же, несмотря на интенсивность кампании, Москве пока удаётся держать основной эффект локальным и временным. Дефицит и всплески розничных цен в основном ограничивались отдельными регионами — главным образом югом России, Дальним Востоком и Крымом. Ответ Кремля — временный запрет экспорта бензина и частичные ограничения на дизель, перераспределение внутренних потоков и задействование резервов.
Но у мер есть цена. Каждый новый слой вмешательства усиливает «ручное управление» отраслью. Фиксированные маржи, квоты и чрезвычайные распоряжения фактически определяют условия работы нефтяной индустрии. Так, на сентябрьский дефицит власть ответила пакетом разовых указов и приказов Минэнерго, которые приоритизировали поставки бензина и дизеля для аграриев, общественного транспорта и оборонных нужд; ограничили оптовые и розничные цены в ряде регионов; и временно приостановили экспорт бензина и некоторых сортов дизеля для стабилизации рынка. Такие шаги могут предотвращать немедленный хаос, но подрывают долгосрочную адаптивность сектора: чем больше вмешательство, тем меньше стимулов у компаний наращивать внутренние поставки.
Один из контринтуитивных эффектов простоев НПЗ — их влияние на экспорт. Потеряв переработку, Россия сокращает экспорт нефтепродуктов, но может компенсировать значительную часть выручки, отправляя на экспорт сырую нефть, которую иначе перерабатывала бы внутри страны. Для государства это почти безразлично — налоги собираются на устье скважины. Для компаний же потери от продажи дешёвой сырой нефти вместо более маржинальных продуктов достигают 10 долларов за баррель и более. К тому же 23 октября США объявили новые санкции против ключевых нефтяных компаний, включая «Лукойл» и «Роснефть»; это способно временно придавить экспорт российской нефти, усилив давление на отрасль.
Москва сталкивается с дилеммой. С одной стороны, высокие цены на бензин охлаждают спрос и балансируют рынок. С другой — власть пообещала удерживать стабильность цен и готова вмешиваться. Такое вмешательство дорого и искусственно поддерживает спрос высоким; отказ же от него чреват падением рейтингов и эрозией доверия к стабильности.
Пока у России достаточно резервов и ремонтных мощностей, чтобы удерживать систему на плаву. Но накапливающиеся повреждения и жёсткое администрирование разъедают эффективность и устойчивость. Даже если Украине не удастся уничтожить отрасль, она вынуждает Москву к затратным развилкам: защищать НПЗ или оборонные заводы; приоритизировать экспорт или внутренний рынок; направлять ресурсы на быстрые ремонты или использовать их в других местах. Каждая такая дилемма сужает поле политики.
До сих пор реакция Москвы на дефицит была на удивление однообразной: сдерживать, контролировать, компенсировать. Кремль решительно стремится не допустить видимых перебоев, способных подорвать общественное доверие, но инструменты — экспортные запреты, фиксированные маржи, субсидии — консервируют стагнацию. Переработчикам остаётся всё меньше рыночной автономии; многие откладывают инвестиции «до окончания войны». Заводы работают, но с отложенным техобслуживанием, авральными ремонтами и растущими рисками для безопасности и эффективности. Это не обвал, а тихая деградация.
ОКАМЕНЕНИЕ НЕФТЕГОСУДАРСТВА
На долгосрочную судьбу российской нефтяной отрасли повлияют три фактора. Во-первых, темп украинских ударов — сумеет ли Киев поддерживать или наращивать число, боевую нагрузку и частоту атак дронов. Во-вторых, ремонтные возможности России — скорость восстановления и риск, что дефицит запчастей станет критическим. В-третьих, цены на нефть и политика ОПЕК+: падение цен, например, проверит способность России одновременно тянуть субсидии и военные расходы.
Если переработка будет дальше стеснена, Россия может понизить стандарты качества топлива, нарастив выпуск бензина из нафты и высокосернистого дизеля. Это частично снимет дефицит ценой ухудшения качества воздуха и ресурса двигателей. Власти также рассчитывают на помощь Беларуси, которая потенциально могла бы покрыть до 30% потребности России в бензине. Но все эти «заплатки» способны лишь смягчать, а не устранять долгосрочные последствия надвигающегося кризиса.
Киев не сломает нефтяную индустрию России в одночасье. Но, заставляя Москву постоянно «тушить пожары» — и буквальные на НПЗ, и экономические второго порядка, — эта кампания гарантирует рост стоимости поддержания стабильности. Заводы продолжат работать, насосы — качать, экспорт — идти, но при растущих издержках, сжимающихся маржах и снижающейся способности восстанавливаться после ударов.
Украинская акция высветила более глубокую уязвимость России: энергетическая сверхдержава, чья сила опирается на инфраструктуру прошлых десятилетий, поддерживаемую импровизацией и приказами, а не инновациями. В итоге российская нефтепереработка, скорее всего, будет изнашиваться под тяжестью повторяющихся шоков и институционального склероза — тихая, но выразительная метафора самой военной экономики России.
Статья, размещенная на этом сайте, является переводом оригинальной публикации с Foreign Affairs. Мы стремимся сохранить точность и достоверность содержания, однако перевод может содержать интерпретации, отличающиеся от первоначального текста. Оригинальная статья является собственностью Foreign Affairs и защищена авторскими правами.
Briefly не претендует на авторство оригинального материала и предоставляет перевод исключительно в информационных целях для русскоязычной аудитории. Если у вас есть вопросы или замечания по поводу содержания, пожалуйста, обращайтесь к нам или к правообладателю Foreign Affairs.
