Посмотрите российское телевидение или послушайте леденящие кровь речи Владимира Путина — и вы увидите осаждённую крепость, пытающуюся сохранить человечество перед лицом разлагающегося Запада, защищающую традиционные семейные ценности и противопоставляющую смерти готовность жертвовать жизнью. Но если пройтись по улицам Москвы, она совсем не похожа на город, одержимый культом смерти. Впрочем, и Берлин в начале 1940-х не выглядел таковым — с его развлечениями, потреблением и комфортом.
Российская столица проводит трёхмесячный фестиваль под названием «Лето в Москве». Его организовал мэр Сергей Собянин, а воплотила команда молодых дизайнеров. Большая часть мероприятий — бесплатные. Розовые, белые и голубые петунии в горшках, амфитеатры из луговых цветов и экзотических растений заполняют всё пространство. «Город выглядит как один большой цветник», — говорит журналист Татьяна Малкина. Центр столицы превратился в картинку райской жизни — с садами, верандами, мастер-классами по кулинарии и живописи на открытом воздухе, ремесленным мороженым, петанком и теннисом. Фестиваль стал кульминацией многолетней программы реконструкции и инфраструктурных преобразований. Вокруг Кремля подковообразное кольцо бульваров стало цепочкой уличных сцен: оперетта на Тверской, художественные выставки на Страстном, цирк на Цветном.
Всё это сосуществует с усиливающейся идеологической кампанией. 12 июня, в День России, Владимир Путин выступал перед военными в колонном зале Ордена Святой Екатерины в Кремле. «Смысл сегодняшнего дня, — сказал он, — в бессмертии русского народа, нашего государства, нашей родины, России. А путь к этому бессмертию лежит через победы, которые вы и ваши боевые товарищи одерживаете». Женщина-офицер в ответ восхваляла «нравственную чистоту армии и…жизни нашего народа в стране». Репрессии тоже усиливаются. 29 июня Кремль опубликовал новый указ, который засекречивает любые приготовления к мобилизации общества или учреждений, а также запрещает распространение информации из обширных сфер взаимодействия гражданского общества с государством — от торговли до науки. Контакты с Западом становятся опасными. Тюремные сроки до восьми лет лишают дебаты всякого смысла.
Идеология в России обретает всё большую значимость по мере роста потерь в войне с Украиной. Но в отличие от коммунизма или фашизма — идеологий XX века — суррогат Путина не предлагает никакого образа будущего. Он состоит из ультраконсервативных, антизападных, милитаристских и мессианских догм. Функция этой идеологии — легитимизация войны и растущего числа российских кладбищ. Путин утверждает, что идёт цивилизационная битва с развращённым Западом. Бессмысленные смерти объявлены героическими подвигами. «Приверженность идеологии — это показатель лояльности режиму, а не вопрос убеждений», — объясняет один московский предприниматель.
Парадокс в том, что, несмотря на потребность войны в идеологии, она также зависит от отвлечения внимания. Благодаря огромной контрактной армии Россия до сих пор избегает всеобщей мобилизации. Для многих война происходит «где-то там», её ведут люди, добровольно подписавшие контракты и получающие деньги за то, чтобы умереть, говорит Алексей Венедиктов, бывший главный редактор ныне запрещённой радиостанции «Эхо Москвы». Огромные выплаты солдатам и их семьям подстёгивают потребление. С ограниченными возможностями тратить деньги за границей, Москва становится центром внутреннего туризма. «Внутри Бульварного кольца ты не должен помнить, что идёт война, и должен видеть, что рай на земле уже наступил», — говорит 37-летняя москвичка. Она рассказывает новый анекдот: «Господи, я не прошу многого — только бы стать подрядчиком “Лета в Москве”».
Передав функции войны контрактной армии, набранной в бедных провинциях, Путин смог сохранить столицу свободной от внешних признаков войны. Это позволяет ему удовлетворить бюрократическую элиту, сосредоточенную в Москве и не питающую симпатий ни к традиционализму, ни к культу смерти. Снова оказавшись в изоляции, как во времена холодной войны, и с экономикой на грани рецессии, город демонстрирует устойчивость России и её превосходство над европейскими столицами с их грязными улицами и разваливающейся инфраструктурой. Путин помнит, что элиты отказались от советского режима, когда тот перестал обеспечивать образ жизни и товары, доступные на Западе.
Потребление, репрессии и война сегодня идут одновременно как никогда ранее. Память о прошлых конфликтах переписана. Болотная площадь, место антипутинских протестов 2011–2012 годов, теперь принимает бесплатные творческие и спортивные мероприятия для молодёжи. Памятник Пушкину, традиционный центр протестов с советских времён, закрыт зелёными кипарисами. Мемориал Борису Немцову, либеральному политику, убитому у Кремля в 2015 году, скрыт под цветочной композицией. Москвичи хорошо осознают эту шизофрению. Фотограф Александра Астахова называет происходящее психоделическим опытом. «Ты идёшь по красиво украшенным улицам, а потом поворачиваешь за угол и видишь очередь у тюрьмы — люди несут передачи тем, кого посадили за протест против войны».
Хотя из города уехали около 300 тысяч человек, большинство осталось. Их голос почти не слышен. Дмитрий Муратов, лауреат Нобелевской премии мира 2021 года, говорит: «Люди, с которыми я живу и работаю в Москве, лишены права на протест — разве что на последнее слово в суде перед вынесением приговора. У них нет возможности выразить своё отвращение к кровопролитию». Одна журналистка говорит, что ни она, ни её друзья не участвуют в этом маскараде. Но их утешает хотя бы то, что город полон цветов и веранд, а не символов войны — таких как свастикообразная буква Z и блокпосты. «Мэр мог бы бегать по городу с автоматом, охотясь на уклонистов. Но он этого не делает. Он решительно выбирает жизнь, а не смерть — насколько он вообще понимает, что такое жизнь. А это понимание крайне убогое.»
Лето в России короткое. Осенью сцены разберут, цветы уберут. Никто не знает, каким будет представление в следующем году. Пока что люди живут той единственной жизнью, которая у них есть, и делают всё, чтобы не замечать путинских одержимостей.
Статья, размещенная на этом сайте, является переводом оригинальной публикации с The Economist. Мы стремимся сохранить точность и достоверность содержания, однако перевод может содержать интерпретации, отличающиеся от первоначального текста. Оригинальная статья является собственностью The Economist и защищена авторскими правами.
Briefly не претендует на авторство оригинального материала и предоставляет перевод исключительно в информационных целях для русскоязычной аудитории. Если у вас есть вопросы или замечания по поводу содержания, пожалуйста, обращайтесь к нам или к правообладателю The Economist.
